 |
| |  |
Выживет ли классическая культура под напором масс-культуры? Об этом «Город 812» говорил с Алексеем БОЙКО, заведующим сектором информационно-образовательного содержания деятельности Российского центра музейной педагогики и детского творчества Русского музея, кандидатом искусствоведения, лауреатом Государственной премии России.
– Со стороны вы – боец на передовой, воюющий с превосходящими силами масс-культуры. Это так?
– Не чувствую себя бойцом. Вместе с моими коллегами мы идем детскими путями к высокой культуре. Эти пути прокладываются почти как у Данте – через круги ада. Чтобы дойти до подлинного, можно с учениками и на выставку Никаса Сафронова сходить. Готов позаниматься с ними анимэ, поинтересоваться, какие ролики им интересны в Интернете.
– На вашей странице «ВКонтакте» я обнаружил свежие перепосты: руфер пересек Невский проспект на высоте 20 метров, ветеран-футболист умер прямо на поле, индийская учительница 20 лет не ходит на работу и до сих пор не уволена. Это интерес к жизни или стратегия педагога?
– Мне кажется, что нужно идти от интересов детей, а не предлагать им заготовленные нами дорожки. По моему опыту, на подобные приглашения – идти по нашему пути, «чистому и светлому» – откликаются единицы.
– И количество этих единиц уменьшается?
– Иногда кажется, что ситуация безнадежна. У детей исчезает способность сосредотачивать внимание на неподвижных объектах. Человек как вид становится ближе к первобытным людям, которые реагировали только на двигающуюся мишень.
Но на следующий день этот черный пессимизм может быть опровергнут.
– Каким образом?
– Приходит школьница и заявляет: «Корабельная роща» Ивана Шишкина – характерное произведение русского искусства рубежа XIX и XX веков. Она сказала эту фразу потому, что картина датирована 1898 годом. Университетски образованный человек никогда не позволит себе подобного обобщения. Для выструганного культурой человека рубеж веков – это никак не Шишкин, а Врубель.
После этой реакции я пересмотрел свои взгляды на Шишкина.
– В жизнь вступает первое поколение, выросшее в Интернете и на игровых приставках. И если их не соблазнить (другого слова не подберу), то скоро на все музеи можно будет вешать замок?
– Я тоже живу в Интернете и с гаджетами почти не расстаюсь, но без игровых приставок. Всегда останутся люди, тип мышления которых ориентирован на музейные ценности. Они воспроизводятся и не вымрут.
Другой вопрос – насколько могут быть счастливы такие люди и насколько их личное счастье будет общественно значимым. Играют ли они какую-то роль или они маргиналы.
– Кроме масс-культуры, которая хоть как-то ссылается на культуру высокую, существуют субкультуры, которые игнорируют ее. Как быть в этом случае?
– Это самый сложный вопрос. Субкультуры властно определяют жизненные, смысловые установки, мышление и поведение человека. С ними в музее тоже можно работать, но осторожно.
Недавно была всероссийская олимпиада школьников, где они представляли свои исследования. Я входил в жюри искусствоведческой секции. Одна девушка исследовала сегодняшнее существование гжельских росписей. Они используются для украшения интерьеров круизных судов, на портьерах, на нижнем белье, в декоре унитазов и т.д.
Вторая девушка представилась: «Меня зовут Солнце». Это было уже интересно. Она настояла на записи такого имени при получении паспорта, потому, что она – эмо. Это вызвало конфликт с родителями, она уходила из дома. Девушка читала жюри стихи, показывала рисунки. Благодаря субкультуре она теперь начинает другую жизнь. Это было автобиографическое исследование.
Эту работу я оценил выше, чем «гжель». Многие педагоги не могли понять, что работа по гжели свелась к апологии дурного вкуса. Погружение в тревожный, подозрительный для посторонних мир субкультуры оказалось искренним и жизнестроительным.
Если педагогика будет действовать по лекалам, как медицина по инструкциям Минздрава, то обе перестанут быть искусством и умрут.
Про город
– Слова «Петербург – культурная столица России» повторяются, как мантра. Она по-прежнему актуальна?
– Эта мантра не отражает самостийного художественного процесса. Очень насыщенного, как бы его ни называть. На тех, кто творит современную культуру, эти слова вряд ли сильно влияют.
Понимаю, когда Карл Росси строил Петербург как столицу империи, то он ощущал величие Петербурга и России, а не доверялся пафосной тираде.
– Нет ли в этой борьбе за титул провинциальности, сомнений в своей значимости, признанной миром?
– Тогда надо говорить о менеджменте в культуре. Можно воспользоваться международным опытом ежегодного присуждения звания «Культурная столица Европы» с последующим финансовым обеспечением. У нас тоже может быть переходящий приз «Культурная столица России».
– У кого больше шансов стать культурной столицей – у Сочи после Олимпиады или, например, у Ханты-Мансийска с нефтяными деньгами?
– Не знаю. У северян есть понимание того, что детям надо показать Петербург и его мир, они знают, к кому обратиться. У них есть собственный запрос на культуру. Потому есть и шанс стать культурной столицей России. В случае Сочи ситуация другая – туда все ресурсы привезли. А если в городе собственные запросы?
– Важная тема – выходцы из Средней Азии стали частью Петербурга, но они существуют в иной традиции. Зачем им европейская культура (а русская – ее часть), когда десятки поколений их предков без нее вполне обходились?
– Приведу реальную историю, которую мне рассказал директор одной школы. Группу, где было много детей мигрантов, привезли на Дворцовую площадь. Погожий день, замечательный экскурсовод – дети внимательно слушали. И вдруг в какой-то момент один мальчик с огромным раздражением на хорошем русском языке закричал: «Ну вот я не понимаю: зачем мне все это нужно?»
Думаю, что есть много людей, в которых мы будем впихивать то, что им не нужно. Вопрос: нужно ли это нам?
– Так ответьте: нужно или нет?
– Нужен диалог. Я живу в таком месте, где на одной улице торговля и сервисы принадлежат выходцам из Средней Азии, на параллельной – армянам. Они выучили русский язык, хорошо ведут свое дело: что-то у них покупаю и чиню, интересуюсь их жизнью. В какой-то момент расскажу им об искусстве и – верю! – предложу им вместе пойти в Русский музей.
Про страну
– Сейчас обсуждаются Основы государственной культурной политики. Они необходимы?
– Необходимы. Государство играет в нашей жизни значительную роль, и хорошо, что оно решило сформулировать свою позицию по вопросам культуры. Сказать, надеюсь, внятные слова.
Но надо понимать, что государственная культурная политика не должна быть тотальной. Это важный, но не главный фактор. Есть еще самодеятельность в лучшем смысле этого слова. Чтобы то, что государство не поддерживает, могло развиваться свободно.
Приведу исторический пример. Когда было создано товарищество передвижников, то художников сразу взяли под негласный полицейский надзор. По той причине, что они выступили против Императорской академии художеств, которая находилась в ведении Министерства двора Его величества. Передвижники считались неблагонадежными. Лучше эту традицию оставить в прошлом.
– Что тогда в Основах должно содержаться?
– Государство должно поддерживать государственные учреждения культуры, но не диктовать им делать это или то, а использовать возможности тех, кто там работает. Грубо говоря, не заставлять специалиста по русскому театру XVIII века заниматься традиционным африканским искусством.
Лучшим министром культуры России считается Анатолий Луначарский. Он был не только писателем, но и большевиком – политиком, государственным деятелем. Многое определяя в культурной политике, он в то же время не считал, что лучше всех все знает. Такому министру я бы доверил создание текста Основ.
